Судья Уоркман: "Объявляю Закаева свободным"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Процесс в Лондоне по делу о выдачи Закаева предоставляет редкую возможность наглядно сравнить уровень британского и российского правосудия. Ниже публикуется заключительное выступление судьи Уоркмана на этом судебном процессе.

Российская Федерация требует выдачи Ахмеда Закаева на основании тринадцати обвинений в совершении деяний, которые, будь они совершены в Великобритании, классифицировались бы как следующие преступления: подстрекательство к убийству, три случая совершения убийства, два случая нанесения тяжких телесных повреждений, один случай незаконного захвата и лишения свободы, и шесть случаев преступного сговора с иными лицами в целях совершения убийств, нанесения телесных повреждений и взятия заложников.

Г-н Королевский Прокурор Джеймс Льюис и г-н Куреши представляют в суде Правительство Российской Федерации, г-н Королевский Защитник Эдвард Фитцджеральд и г-н Джулиан Ноулз - г-на Закаева. Я глубоко признателен представителям обеих сторон, которые тщательнейшим образом подготовили и представили все материалы по данному делу. Дело рассматривалось долго, и мне было предоставлено для изучения значительное количество доказательств и дополнительного материала. Я рассмотрел предоставленный мне материал во всей его совокупности, и в данном заключении по делу приведу лишь наиболее значительные факты, которые легли в основу моего решения.

Данное дело рассматривается в рамках Европейской Конвенции об Экстрадиции, поэтому моя задача не заключается в том, чтобы решать вопрос о достаточности улик в поддержку данных пунктов уголовного обвинения. Несмотря на то, что я ознакомился и рассмотрел значительное количество имеющихся доказательств, эти доказательства следует проанализировать и оценить на предмет того, насколько права Защита по ряду вопросов, поднятых в ходе слушания дела, которые следует рассматривать отдельно.

За исключением отдельных вопросов, поставленных Защитой, остальные формальности Конвенции соблюдены. Я удостоверился в том, что Подзащитный действительно является лицом, выдачи которого добивается Правительство Российской Федерации, и подтверждаю, что документация по делу оформлена и заверена надлежащим образом.

Тем не менее, Защита выдвинула ряд существенных возражений. Хотя многие из них связаны между собой, и часть доказательств имеет отношение не к одному, а сразу нескольким аргументам Защиты, я рассмотрел каждое из них по отдельности.

Королевский Мир

Мне был предъявлен аргумент о том, что деяния, которые в данной стране были бы квалифицированы как преднамеренное убийство, не должны рассматриваться в качестве преступления, за которые лицо подлежит экстрадиции, на основании того, что данное обвинение может выдвигаться лишь в условиях "королевского мира", и что во время войны мир как условие отсутствует. Убийство противника в условиях войны не может считаться преступным деянием и квалифицироваться как преднамеренное убийство.

Правительство утверждает, что боевые действия, происходившие в Чечне, представляли собой вооруженный мятеж и восстание, "бандитизм" и терроризм. Защита утверждает, что налицо по меньшей мере внутренний вооруженный конфликт, который, возможно, подпадает и под определение войны. В любых обстоятельствах всегда сложно определить, когда именно гражданский бунт выходит за рамки мятежа и становится внутренним вооруженным конфликтом. Г-н Льюис провел параллель с Северной Ирландией и заявил, что разница только лишь в масштабах. Хотя на каком-то этапе этому и следует положить предел, я вполне убежден, что события в Чечне в 1995 и 1996 году в правовом отношении представляли собой внутренний вооруженный конфликт. Более того, многие назвали бы это гражданской войной. Я основываю свой вывод на масштабе военных действий - интенсивные ковровые бомбардировки Грозного, в которых было убито и ранено более 100 тысяч человек, а также на том, что конфликт был признан формально: было подписано соглашение о прекращении огня и мирный договор. Я не смог разделить мнение одного из свидетелей, который утверждал, что российское правительство проводило бомбардировки Грозного в рамках контртеррористической операции.

Поскольку я убедился в том, что речь идет о внутреннем вооруженном конфликте, в отношении которого можно применить Женевские Конвенции, я пришел к выводу о том, что те преступные деяния, которые якобы совершались с целью захватить определенную часть территории Чечни с помощью оружия и оказания сопротивления властям, не являются преступлениями, за которые лицо может быть подвергнуто экстрадиции, поскольку деяния, совершенные в подобных обстоятельствах в данной стране не считались бы преступными. На этих основаниях я отклоняю пункты обвинения 7, 8, 9 и 13.

Тем не менее, в отношении остальных обвинений в совершении убийства и вступления в преступный заговор с целью совершения убийства, я согласен с тем, что предполагаемые жертвы преступлений находились под защитой Статьи 3 Женевской Конвенции, поскольку являлись гражданскими лицами. В этом случае незаконное лишение этих людей жизни могло быть признано убийством, поэтому я не отклоняю данные пункты обвинения на этом основании.

Защита по политическим мотивам

Поскольку я пришел к выводу о том, что обвинения в убийстве гражданских лиц не могут быть отклонены только на основании существования внутреннего вооруженного конфликта, я вынужден рассмотреть вопрос о том, является ли это преступление преступлением политического характера по Разделу 6 (1) (а). На основании Акта о подавлении терроризма я делаю вывод о том, что данное исключение не относится к таким преступным деяниям как убийство.

Процессуальное злоупотребление

По утверждению Защиты, выдать Закаева с целью предания его суду в России было бы несправедливым и жестоким по ряду различных причин.

Первое возражение касается запоздавшего предъявления обвинений. Запрос о выдаче г-на Закаева основан на утверждении о совершении им преступлений в 1995 и 1996 г. Власти должны были еще в то время знать о факте совершения преступлений, и два свидетеля заверили меня в том, что подали соответствующие заявления в Прокуратуру непосредственно после того, как эти преступления были совершены. Постановление же об аресте г-на Закаева появилось лишь где-то спустя 6 лет, и только к 25 октября 2002 года Интерпол получил запрос России о его задержании. Такая медлительность сама по себе могла бы явиться достаточным поводом для сомнений, однако, я думаю, мне следует сделать скидку на то, что как раз в то время в течение нескольких месяцев российское правительство было занято участием в действиях, каковые я уже приравнял к серьезному внутреннему вооруженному конфликту. Поэтому я дополнительно рассмотрел события, которые происходили в период с 1995 года по октябрь 2002 года, когда г-н Закаев был арестован в Копенгагене.

В 1996 году г-н Закаев играл значительную роль в организации мирных переговоров, а в 1997 стал первым заместителем премьер-министра Чечни. В октябре 1999 - марте 2000 российские войска вошли на территорию Чечни, и начались дальнейшие боевые действия, в ходе которых г-н Закаев был ранен. Весь 2001 и 2002 годы г-н Закаев исполнял функции мирного посланника и много ездил по миру, однако совершенно очевидно, что российские власти знали о его местонахождении. В частности, 18 ноября 2001 года г-н Закаев прилетал в Москву и проводил переговоры в московском аэропорту, пытаясь добиться разоружения сторон. Он встречался с высшими государственными лицами, которые, в свою очередь, получили от соответствующих органов заверения в том, что в отношении г-на Закаева не существует никаких уголовных дел. Очевидно, о существовании ордера на арест Закаева, выданного за два месяца до этой даты, никто не вспомнил. Г-н Фридинский, российский прокурор по этому делу, объяснил, что его ведомству было совершенно ничего неизвестно о предполагаемом приезде Закаева в Москву. В то время как я, конечно, допускаю, что господин Фридинский, возможно, действительно этого не знал, мне странно то, что российские иммиграционные службы проглядели существование ордера на арест такого известного лица, да еще на основании совершения таких серьезных преступлений. В октябре 2002 года в Копенгагене проходил Всемирный чеченский конгресс. Одним из его участников был г-н Закаев. 23 октября террористами был захвачен московский театр, все закончилось трагедией. Еще до освобождения заложников, 25 октября 2002 года, российское правительство обратилось в Интерпол с просьбой помочь в аресте г-на Закаева.

Помимо задержки с вынесением постановления об аресте, совершенно очевидно и то, что прокуратура начала следствие и сбор материалов по делу также с большим опозданием. Хотя два свидетеля заверили меня в том, что подали заявления о возбуждении уголовных дел непосредственно после описываемых событий, самих этих заявлений Защита так не увидела. Хотя российское правительство формально было не обязано это делать, в подтверждение оно предоставило копии этих заявлений. За исключением одного-единственного (анонимного) свидетеля, допрошенного 13 марта 2000 года, остальные 11 свидетелей давали свои показания уже после ареста г-на Закаева. Из этих свидетелей четверо были допрошены только после отказа в выдаче Закаева Данией.

Примечательно, что в запросе об экстрадиции, направленном Дании, утверждается, будто г-н Закаев причастен к захвату заложников в московском театре, и что он убил священника отца Сергея (в настоящее время известного как отец Филипп). Оба эти обвинения впоследствии оказались сняты, и сам отец Филипп выступил передо мной со своими показаниями.

В месяцы, предшествующие аресту г-на Закаева в Дании, он выступал на пресс-конференциях и посещал членов Верховной Палаты британского парламента. Хотя по этому поводу были заявлены протесты, при этом не упоминались ни существующие против него уголовные обвинения, ни даже и то, что уже существовал ордер на его арест.

Раздел 6(1)(с)

Защита утверждает, что запрос о выдаче был сделан российским правительством "с целью преследования или наказания за принадлежность к определенной расе, религии, национальности или наличия определенных политических взглядов".

Защита ссылается на широко известную репутацию Закаева как чеченского сепаратиста. Со стороны Защиты мне были предоставлены доказательства, относящиеся к вопросу о мотивации российского правительства. Это вопрос, по которому достойные уважения и хорошо информированные эксперты могли бы иметь совершенно различные мнения. Г-н де Ваал сообщил мне, что, с его точки зрения, решение арестовать Закаева было политическим, поскольку на данный момент российское правительство стремится к военной победе и пытается нейтрализовать сторонников умеренных взглядов. Г-н Рыбаков заявил, что целью Правительства было исключить г-на Закаева из процесса мирных переговоров, а г-н Рыбкин утверждал, что желанием правительства было дискредитировать его как представителя умеренного крыла и исключить его из переговорного процесса. При всем уважении к их мнению, я счел нужным убедиться в наличии доказательств, подтверждающих высказанные ими взгляды. Я отмечаю длительную задержку с предъявлением обвинения. Я также отмечаю тот факт, что Кремль отрицал наличие уголовного дела против г-на Закаева при существовании ордера на его арест. Я отмечаю и то, что российское правительство продолжало переговоры с г-ном Закаевым, несмотря на существование ордера на его арест, и то, что пока не начался Всемирный чеченский конгресс и теракт на Дубровке, никаких попыток добиться экстрадиции Закаева не предпринималось. Я также отмечаю заявления министра иностранных дел России, который публично сравнил г-на Закаева с Осамой бин Ладеном.

Раздел 6 (i) (d)

Защита утверждает, что в случае возвращения г-н Закаев "будет либо подвергнут несправедливому суду, либо наказан, задержан и ограничен в личной свободе на основании принадлежности к определенной расе, религии, национальности и наличия определенных политических взглядов".

Это положение Акта об экстрадиции требует, чтобы я проанализировал возможное развитие событий в случае возвращения г-на Закаева России. Линия Защиты заключается в том, что по возвращении г-ну Закаеву будет причинен значительный вред либо он будет убит, в связи со своим статусом ведущего чеченского политика, члена выборного чеченского правительства и бывшего заместителя премьер-министра. Чтобы иметь право применить положения данного Раздела, я должен дать свою оценку тому, что может произойти в случае его (Закаева) выдачи, а также удостовериться в том, что это возможное развитие событий произойдет на основании его принадлежности к определенной расе, религии, национальности либо наличия определенных политических взглядов.

Первая часть возражения защиты относится к судебному разбирательству. В настоящее время в Чечне официально не существует института суда присяжных. Тем не менее, г-н Закаев может быть подвергнут суду присяжных на соседней территории. В соответствии с Европейской Конвенцией, Великобритания признает, что существует по крайней мере теоретическая вероятность беспристрастного судебного разбирательства на территории России. Следовательно, я готов признать, что сама по себе процедура судебного разбирательства будет объективной с формальной стороны. Тем не менее, мне представляется необходимым рассмотреть и проанализировать условия, в которых будет содержаться г-н Закаев в случае его выдачи, и оценить вероятность их пагубного влияния на судебный процесс.

Защита утверждает, что в случае выдачи г-н Закаев будет подвергнут пыткам в тюремном заключении. Заместитель министра по тюремной системе свидетельствовал передо мной о том, какие значительные перемены к лучшему произошли в пенитенциарной системе России за последние несколько лет. Это похвальные достижения, учитывая сложные обстоятельства в стране. Он уверил меня в том, что здоровью г-на Закаева в учреждениях предварительного заключения, подведомственных Министерству юстиции ничто не угрожает. Я не сомневаюсь в искренности подобного заверения. Тем не менее, учитывая масштабы и состояние пенитенциарной системы страны, я глубоко сомневаюсь в том, что министру удастся обеспечить выполнение своего указания. Я считаю, что гарантировать выполнение подобного обещания было бы невозможно в любой стране с таким обширным контингентом заключенных. Меня также беспокоит, в учреждение какого типа может попасть Подзащитный. Хотя из слов министра следует, что он будет помещен в учреждение, подведомственное министерству юстиции, другой свидетель в конечном итоге признал, что решение по этому поводу будет принимать прокуратура, которая вполне может выбрать местом его заключения учреждение, подведомственное ФСБ.

При наличии подобного обязательства (министра), я должен проанализировать и другие имеющиеся в деле доказательства, в частности, заявление Комитета против пыток при ЕС, в котором говорится, что "правоохранительные органы и федеральные силы, действующие на территории Чечни, продолжают практику применения пыток и иных форм жестокого обращения". Комитет по пыткам при ООН также высказывает свою глубокую озабоченность тем, каким образом в России обращаются с лицами чеченской национальности, и приводит многочисленные свидетельства широкого распространения практики применения пыток к заключенным.

В ходе слушаний по делу мне многократно доводилось слышать о двух известных чеченских лидерах, которые скончались в неволе вскоре после вынесения им приговора на длительные сроки тюремного заключения. Очевидно, что их гибель вызвала значительные подозрения, однако законы Российской Федерации не позволяют проведения общественного расследования причин их смерти. В лучшем случае это могло быть печальным стечением обстоятельств, а в худшем - бессудной казнью. Хотя и существуют веские причины для подозрений, у меня нет объективных доказательств, на основании которых я мог бы официально установить этот факт по делу.

Тем не менее, существуют два других аспекта доказательств, которые были мне предоставлены и на основании которых я могу сделать оценку вероятного развития событий в случае выдачи г-на Закаева. Первый относится к заявлениям свидетелей, которые выступили передо мной, в частности, я говорю о показаниях г-на Рыбакова, г-на Черкасова, г-на Ковалева и г-на Рыбкина.

Г-н Рыбаков сообщил, что у него "нет уверенности в том, что против Закаева не будут применяться пытки. Риск применения пыток к заключенным по политическим мотивам возрастает, и он на порядок выше в отношении Закаева по сравнению с обычным уголовником". Г-н Ковалев сообщил, что не мог бы гарантировать безопасность Закаева. Он заявил, что "к обвиняемым часто применяются пытки на стадии предварительного заключения. По отношению к гражданам Российской Федерации пытки применяются часто, но не всегда. Чеченцев пытают почти всегда". Г-н Рыбкин, бывший спикер российского парламента, сказал, что "его очень беспокоит вероятность того, что г-н Закаев пострадает в заключении".

Второй аспект доказательств, которые мне представляются важными для дела, касается показаний свидетеля Душуева. Обстоятельства, при которых г-н Душуев явился для дачи показаний, были крайне необычными. В прошлом году в декабре он дал показания российским властям против г-на Закаева. Его имя, адрес и дата рождения были вымараны из свидетельских показаний, а само его заявление было предоставлено со стороны российского правительства. Тем не менее, на процесс его вызвала Защита, которая в нормальных обстоятельствах не должна была знать ни о самой его личности, ни о его местонахождении. Выступая передо мной со своими показаниями, г-н Душуев заявил, что его задержали на контрольно-пропускном пункте, в течение 6 дней держали в яме, и ежедневно подвергали пыткам в форме избиений и применения электрического тока. Он признал, что давал обвинительные показания, но отрицал их правдивость. Он заявил, что после того, как дал свои показания, от него потребовали повторить обвинения против Закаева по телевидению. Он повиновался, будучи задержанным. Это интервью транслировалось на всю Российскую Федерацию, включая Чечню. Его держали в заключении еще два месяца и освободили в феврале, тогда же он понял, что вернуться в Чечню не может, а находиться в России он посчитал опасным для жизни. Поэтому он выехал за пределы Российской Федерации, и уже оттуда связался с представителями Защиты. После перерыва в слушаниях для принятия решения по этому поводу, г-н Душуев был подвергнут перекрестному допросу. Он остался непоколебим в своих показаниях. Для опровержения его показаний был вызван г-н Криворотов, следователь, который зафиксировал первоначальные показания Душуева. Он заявил, что Душуев явился по своей собственной воле, что при допросе не присутствовали представители ФСБ, что он не заметил никаких видимых признаков применения пыток по отношению к г-ну Душуеву, и что он формально не жаловался на плохое обращение. Помимо этого, Правительство обратило мое внимание на документ, относящийся к КПП номер 27 в Грозном. Именно там г-н Душуев был, по его словам, задержан. Доказательств его задержания не имеется, и Правительство полагается на отсутствие таковых в поддержку своего утверждения о том, что его никто на самом деле не задерживал. Если показания г-на Душуева соответствуют действительности, я совершенно уверен, что его задержание не было формально запротоколировано либо свидетельства тому были уничтожены. Оценивая показания г-на Криворотова и г-на Душуева, я исходил из того, что Защите требуется с большей степенью убедительности доказать мне вероятность того, что показания Душуева соответствуют действительности.

Раздел 11 (3)

Этот раздел Акта об экстрадиции относится к заявлению в суд первой инстанции о незаконности ареста. Г-н Фитцджеральд привлек мое внимание к делу Какиса, в котором суд, исходя из своего права по Разделу 11, постановил, что было бы несправедливым и жестоким преследовать г-на Какиса за убийство за давностью его совершения. Г-н Фитцджеральд далее утверждает, что "в данном деле существуют неопровержимые и многочисленные свидетельства, на основании которых Суд первой инстанции в аналогичном деле постановил бы, что было бы несправедливым и жестоким принять решение об экстрадиции". На этом основании он утверждает, что в данном случае применим аргумент Кашаму, то есть, в условиях существования многочисленных свидетельств в подверждение однозначного вывода, районный судья имеет право на юрисдикцию по данному вопросу.

Выводы

На основании предоставленных мне доказательств и в силу причин, вкратце описанных выше, я прихожу к следующему заключению. Я удостоверился в том, что данные обвинения не выдвигались в течение приблизительно семи лет. Учитывая степень тяжести предполагаемых преступлений, сама по себе задержка с предъявлением обвинений не может считаться достаточным доказательством наличия процессуального злоупотребления. Однако к данному обстоятельству присоединяются другие факторы. В частности, существует неправомерная задержка с началом надлежащего расследования предполагаемых преступлений, а также тот факт, что правительственные и другие официальные лица были введены в заблуждение относительно отсутствия уголовных обвинений в адрес Подзащитного. Первоначальный запрос о выдаче, адресованный Дании, содержал обвинения в причастности к захвату Театрального центра в Москве и убийству отца Филиппа, каковые на данный момент признаны не имеющими под собой никаких оснований. Сочетание всех этих факторов убеждает меня в неизбежности вывода о том, что было бы несправедливым и жестоким выдать г-на Закаева для судебного разбирательства в России.

Я нахожу, что показания свидетелей г-на де Ваала, г-на Рыбакова и г-на Рыбкина являются правдивыми и точными и убеждают меня в том, что их вывод о том, что истинной целью российского правительства было и остается желание исключить г-на Закеава из мирного процесса и дискредитировать как представителя умеренных взглядов с большой степенью вероятности соответствует действительности. В этой связи я устанавливаю как факт то обстоятельство, что Российская Федерация добивается выдачи г-на Закаева с целью уголовного преследования на основании его принадлежности к определенной национальности и наличию определенных политических взглядов. Я нахожу, что г-н Закаев имеет право на защиту согласно условиям Раздела 6 (i) (с).

В своей оценке того, что может случиться с г-ном Закаевым в случае его выдачи России, я придаю особый вес показаниям свидетелей г-на Рыбакова, г-на Черкасова и г-на Рыбкина. Однако наиболее убедительными я нахожу показания свидетеля Душуева. Они были ясными, недвусмысленными, и выдержали испытание перекрестным допросом. Отчасти помимо своей воли мне пришлось прийти к неизбежному выводу о том, что если власти не гнушаются применять пытки по отношению к свидетелям, то существует значительный риск того, что пытки будут применяться и в отношении самого г-на Закаева. Я убежден в том, что такое наказание и лишение свободы будут являться прямым последствием его принадлежности к определенной национальности и наличию определенных политических взглядов. В этой связи я считаю, что г-н Закаев имеет право на защиту согласно условиям Раздела 6 (i) (d) и не должен быть выдан Российской Федерации для проведения судебного разбирательства в России.

Меня также просили рассмотреть возможность освобождения г-на Закаева на том основании, что существуют многочисленные и неопровержимые доказательства тому, что суд первой инстанции вынес бы решение о том, что было бы несправедливым и жестоким выдать г-на Закаева. Это условие Раздела 11 (3) Акта об экстрадиции является юрисдикцией суда первой инстанции. Утверждается, что настоящий Суд имел бы право применить данное условие на основании распространения на данное дело принципов дела Кашаму. В то время как я признаю некоторую справедливость данного утверждения, мне, тем не менее, кажется, что в любом подобном случае, когда существуют многочисленные свидетельства, на основании которых можно сделать однозначный вывод, были бы основания (как и в данном деле) к освобождению подзащитного согласно Разделу 6. В этой связи я отказываюсь основывать свое решение на положениях Раздела 11.

Таким образом, я объявляю обвиняемого свободным.

Судья Т. Уоркман

Старший районный судья

13 ноября 2003

Опубликовано 14 ноября 2003 года