Видеопропаганда северокавказского вооруженного подполья в Интернете: виртуальные свидетельства реальных процессов?

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Редакция интернет-СМИ "Кавказский узел" готовит к изданию сборник статей, объединённых общей темой: терроризм в современной России. В статьях хронологически рассматриваются теракты, произошедшие в России с 2001 по 2010 годы. Одной из главных задач сборника является раскрытие наиболее проблемных точек в общественно-политической жизни России, которые привели к тому, что наша страна является одним из мировых лидеров по количеству совершаемых терактов, уступая пальму первенства только государствам, где фактически отсутствует централизованная система управления (Ирак, Афганистан, др.). Выводы, сделанные в статьях сборника, подкреплены большим количеством фактического материала, многочисленными примерами из социально-политической и экономической жизни Северного Кавказа и России в целом.

Предлагаем вниманию читателей одну из статей будущего сборника, которая посвящена анализу пропагандистских видеороликов, размещаемых в интернете на портале YouTube лидерами северокавказского вооруженного подполья. Несмотря на то, что Анзор Астемиров и Саид Бурятский (Александр Тихомиров), чьи видеообращения исследуют авторы статьи, были уничтожены во время контртеррористических операций в начале 2010 года, статья не потеряла своей актуальности. Её методология и выводы могут быть использованы, в частности, для анализа видеоролика, в котором лидер "Имарата Кавказ" (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла") Доку Умаров взял на себя ответственность за теракты в московском метро 29 марта 2010 года.

*   *   *

Пропагандистские ролики боевиков Северного Кавказа представляют собой обширный по объему и разнообразный по составу массив видеодокументов. На сайтах информационных агентств, поддерживающих боевиков, в YouTube и в блогах размещено большое количество таких роликов. Там представлен целый ряд жанров: обращения лидеров вооруженного подполья, проповеди, лекции, беседы, инструктажи, эпизоды жизни военного лагеря, послания боевиков к "братьям" с призывами к джихаду (иногда длительностью меньше минуты) и т.п. Часть подобных фильмов записана в формате 3gp и предназначена для скачивания на мобильные телефоны.

В настоящей статье предпринята попытка анализа этих видеоматериалов не как разновидности продукции, используемой в информационной войне, а как отражения реальных процессов. Такой подход обоснован задачей восполнения скудости данных о деятельности боевиков. Эта скудость обусловлена обоюдной заинтересованностью противоборствующих сторон в сокрытии достоверной информации. Предлагаемый анализ носит предварительный характер и далеко не исчерпывает заявленную в подзаголовке статьи проблематику, – безусловно, ее рассмотрение требует более полной и систематической проработки.

К сожалению, полноценное представление материала невозможно, так как в Федеральном законе "О противодействии терроризму" №35-ФЗ от 6 марта 2006 г. (статья 3, пункт 2е) в понятие "террористическая деятельность" включается "распространение материалов или информации, призывающих к осуществлению террористической деятельности либо обосновывающих или оправдывающих необходимость осуществления такой деятельности". Следовательно, цитирование прямой речи, звучащей в таких роликах, может быть интерпретировано как распространение соответствующих материалов. Поэтому при описании роликов мы пользуемся только косвенной речью и конструкциями, передающими обобщенный смысл высказываний, и не даем ссылок на источники.

Предваряя анализ, необходимо хотя бы в самом общем виде охарактеризовать данную видеопродукцию. Ролики боевиков обращены, главным образом, в мусульманскую среду – и это (по всей видимости, не в меньшей степени, чем скромные технические возможности) определяет их минималистскую эстетику, как бы демонстративно отказывающуюся от клипового подхода, свойственного западным СМИ, и вообще от каких-либо технических ухищрений. Как правило, ролики сняты предельно просто. Лес. На фоне деревьев сидит или стоит говорящий – один или в группе из нескольких человек. Часто за спиной у них висит флаг так называемого "Имарата Кавказ"(деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла") ¹. Подавляющее большинство персонажей в камуфляже. Неизменный атрибут говорящего – автомат, висящий на боку, лежащий на коленях или стоящий рядом. Съемка ведется с одной точки, изредка камера незначительно движется или панорамирует. Никакого монтажа, ничего вырезанного или вклеенного, хотя в ряде случаев информационные агентства боевиков используют свои видеозаставки перед началом ролика. Визуальный ряд сведен к базовым символическим элементам (лес, военная форма, оружие, флаг). Поэтому все внимание обращено на говорящего. Его речь, сопровождающие ее жестикуляция и мимика, независимо от степени их выразительности, – единственный динамичный элемент. Постепенно все внимание зрителя сосредоточивается на речи. Сознательно или нет, нас пытаются подвергнуть легкому гипнозу. Этот эффект подкрепляется вкраплением длинных цитат из Корана на арабском языке, ритуальных реплик, сопровождающих упоминания Аллаха, Пророка и погибших "моджахедов", часто – монотонией с характерными проповедническими интонациями.

Очевидно, что при создании роликов учитывается и военный аспект, состоящий в том, чтобы не давать никакой лишней информации о месте нахождения говорящего.

Длительность роликов – от полминуты до 45 минут. Обычно ролики начинаются и заканчиваются молитвой на арабском языке.

Далее мы последовательно рассматриваем три возможности использования видеопродукции боевиков в исследовательских целях. Сначала речь идет о том, что находится непосредственно в кадре, затем о том, что "вычитывается" как бы между кадрами, а именно при сопоставлении отдельных роликов, и, наконец, о том, что предстает нам, проступая сквозь кадр, то есть о социальной реальности, существование которой анализируемая видеопродукция предполагает. В заключение нами формулируются некоторые выводы, в которых по результатам анализа характеризуются возможности и перспективы использования пропагандистских видеороликов боевиков в качестве источников данных и сопоставляются реальные ситуации, "вычитываемые" из роликов боевиков и предполагаемые официальной картиной происходящего и действиями федеральных структур.

В кадре

Первый пласт реальности, который мы пытались отслеживать – прямой показ тех или иных сторон деятельности вооруженного подполья. Учитывая то, что пропагандистские ролики – это единственное в своем роде маленькое "окно", показывающее нам участников вооруженного подполья в местах их дислокации, можно было предположить, что из этих роликов можно получить какую-либо объективную информацию, так или иначе попавшую в кадр.

Однако, выборочно просмотрев несколько десятков роликов, мы обнаружили, что ничего нового в этом плане они нам не говорят. Мы всегда видим стандартный участок среды: небольшой фрагмент леса, чаще всего статичный, людей в маскировочной форме с автоматами, иногда с радиотелефонами. Показывают ли нам лагерный быт или нескольких человек, идущих по дороге, картинка не выводит нас за рамки общеизвестного: эти люди живут небольшими группами в палатках в горных лесах и связаны какими-то каналами взаимодействия, снабжения и обмена информацией.

Собственно сеть боевиков показана крайне скупо, хотя отдельные примеры исключений можно привести. Так, на 23-минутном ролике снята встреча Доку Умарова (именующегося также "амиром Имарата Кавказ (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла") Абу Усманом") с "моджахедами Юго-Западного Фронта" в апреле 2008 года (согласно титру). Движение камеры по кругу боевиков позволяет приблизительно определить число участников встречи – чуть больше 50 человек. Если исходить из того, что во встрече участвует по одному представителю от разных групп боевиков, связанных в общую сеть, то можно сделать прикидки относительно общей численности всей сети – это примерно от 500 до 1000 человек. В то же время предположение о том, что мы видим встречу делегатов, вызывает естественные сомнения. Насколько оправдано допущение, что боевики могут довольно свободно перемещаться от точек дислокации отрядов к местам согласованных заранее встреч? Успешное одновременное перемещение нескольких десятков разыскиваемых спецслужбами лиц по территории, которая каким-то образом должна контролироваться, представляется далеко не самоочевидным фактом. Но должны ли мы исходя из этого заключить, что встреча лишь инсценирует представительство, являясь частью пропагандистского послания ролика ("вот нас сколько")? Ролик, вероятнее всего, обращен к сторонникам боевиков, и пропагандистский обман (например, на самом деле происходила встреча 2-3 отрядов в полном составе) в таком случае через какое-то время был бы неизбежно раскрыт адресатами послания, что поставило бы под сомнение все, что говорилось на встрече. Так что наши сомнения не могут быть разрешены, а значит делать предположение о численности "Юго-Западного Фронта" на основании ролика безосновательно.

То же можно сказать и о других деталях. Например, некоторые из собравшихся - в опущенных на лицо шапочках с прорезями для глаз. Однако можно только гадать, о чем свидетельствует нежелание "светиться": о том ли, что эти боевики ведут двойную жизнь, или о том, что их военная специализация связана с пребыванием на "территории противника" (разведка, снабжение), или о том, что они опасаются внимания спецслужб к их родственникам, притом что маскировка, возможно, носит постановочный характер.

Присутствие довольно большого числа молодых людей в возрасте до 30 лет, "проговорка" о наличии "прямого Интернета" (он-лайн трансляции встречи для "своих"?) лишь подтверждают хорошо известные данные: соответственно об участии молодежи в вооруженном подполье и его технической оснащенности.

Таким образом, никакой достоверной информации об образе жизни и деятельности боевиков, которая не была бы уже известна из других источников, из видеороликов нам получить не удалось.

Хотя нам неизвестно, но можно предположить, что спецслужбы располагают экспертами и методами анализа, позволяющими "вычитывать" значимую для них оперативную информацию из видеопродукции боевиков, и используют ее каким-то образом в своей деятельности. В связи с этим предположением следует подчеркнуть, что наша задача состоит в другом – попытаться понять исследовательскую ценность указанного источника информации. А она не может сводиться лишь к прямым свидетельствам.

Между кадрами

Первое, что обнаруживается при просмотре и анализе пропагандистских роликов боевиков в плане косвенных свидетельств реальной ситуации, – это способность боевиков постоянно адаптироваться к изменяющимся условиям, радикально меняя стратегию. Ранее эта способность была продемонстрирована при переходе от армейского к сетевому принципу организации вооруженного подполья и от тактики проведения террористических актов против гражданских лиц к тактике нападений на лиц, связанных с силовыми структурами. Применительно к видеопродукции речь в этом плане идет о реализации новой пропагандистской стратегии. Она выражается в диверсификации предложения за счет производства нового продукта, который, с понятными оговорками, можно обозначить как "джихад с человеческим лицом".

В подтверждение этого тезиса мы коротко охарактеризуем и сравним содержание и форму четырёх роликов, снятых в 2008 году и представляющих собой обращения лидеров и идеологов джихада – Доку Умарова, Анзора Астемирова ("амира Сейфулы") и Саида Бурятского ("Саида Абу Саада").

На уже упоминавшемся 23-минутном ролике (встреча Умарова с боевиками) центральный персонаж, прочитав молитву, комментирует (весь ролик идет на чеченском языке с русскими субтитрами) свое заявление о введении шариата и создании "Имарата Кавказ" (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла"), упоминая, что такие же намерения имели все уже погибшие лидеры (Аслан Масхадов, Абдулхалим Садулаев, Аль-Хаттаб, Шамиль Басаев и др.), но не объявляли об этом, дабы не ослаблять свои позиции за рубежом. Теперь он призывает не оглядываться ни на какую западную поддержку и помощь и называет одинаково неприемлемыми пути Рамзана Кадырова и Ахмеда Закаева – оба "кафиры" ("неверные"), хотя выбирают разных покровителей. Уповать можно только на Аллаха.

В конце Умаров отвечает на вопрос, как после победы нужно будет поступить с отступниками и мучителями мусульман, предлагая действовать согласно шариату и подчеркивая, что уничтожить придется многих, поскольку все несут коллективную ответственность.

Это выступление можно рассматривать как пример прямой агитации, обращенной к сторонникам, аналогичной разъяснительной работе советских пропагандистов. Оно включает в качестве обязательных компонентов жесткий язык вражды ² по отношению к противникам, угрозу наказания "своих" в случае их отступления от "генеральной линии". Разъяснения касаются ранее принятого и уже реализуемого решения о деэтнизации "джихада" (в связи с критикой по этому поводу со стороны оппонентов), а также отношения к личности и стратегии президента Чечни и позиции Закаева. Отметим в продолжение темы предыдущего раздела, что речь идет не о новых фактах, а об их актуальной оценке. Здесь же важно подчеркнуть, что данная "политинформация" подается с помощью традиционных пропагандистских средств.

Другой пример лобовой пропаганды, призванной мобилизовать сторонников, – 18-минутный ролик, содержащий выступление Анзора Астемирова, в котором он спокойно и негромко, без внешних эмоций, в отличие от Умарова, но также используя жесткий язык вражды, говорит о необходимости полного разрушения цивилизации неверных и установления Ислама как единственной веры на земле. Он повторяет известный тезис европейского радикального исламского фундаментализма о том, что мусульмане не просят, чтобы неверные дали им равные с собой права, и не требуют восстановления закрытых мечетей, мусульманских школ и т.д., они требуют от всех одного – полной покорности и поклонения Аллаху. Не покорившихся, а также мусульман, сотрудничающих с "неверными", будут убивать.

Новая фигура, отходящая от канона прямой пропаганды, – Саид Бурятский. Ролики с его участием вызывают оживленные дискуссии в Интернете. Он демонстративно бравирует обширной теологической эрудицией, в каждом из выступлений цитируя на память по-арабски не только Коран, но и большое количество других религиозных, исторических, литературных источников (сначала в оригинале, потом в переводе или пересказе). Большой популярностью пользуются его аудиолекции об исламе. Вместе с тем специфическая особенность выступлений Саида – создание образа человека, доверительно, простым языком говорящего о своем личном опыте, о том, что им продумано и прочувствовано.

Как пишет Гейдар Джемаль, в личности Саида "практически осуществлен изначальный тезис об интернационализме Имарата Кавказ (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла"). Конечно, мы и раньше видели проповедников…, принадлежащих к различным этническим группам. … Но все эти достойные люди были либо представителями кавказского ареала, либо, по крайней мере, принадлежали к тому или иному традиционно мусульманскому народу. В данном случае впервые от имени Имарата Кавказ (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла") выступает как идеолог, как авторитетный представитель человек евразийского происхождения, в жилах которого течет русская и бурятская кровь" ³.

Он умелый оратор, использующий яркое эмоциональное интонирование речи. Как правило, слова "кафир" и "мунафик" ("лицемер" – так боевики называют мусульман, работающих в правоохранительных органах) он каждый раз произносит с небольшим понижением тона, а слово "моджахед" с небольшим повышением, закрепляя за ними соответственно негативную и позитивную оценки. В качестве примера иронии Саида можно привести систематическое называние президента Чечни "Рамзаном Владимировичем Кафыровым", то есть как бы сыном не Ахмада Кадырова, а Владимира Путина, при этом его фамилия соединяется со словом "кафир".

В 26-минутном ролике (осень 2008 г.) Саид рассказывает о том, что привело его в "Имарат Кавказ" (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла"). Он сидит в лесу на бревне, в расстегнутой маскировочной куртке и свитере, без головного убора. К дереву рядом прислонен автомат, стоящий дулом вверх, другой автомат лежит у него на коленях. Поют птицы. Саид рассказывает, что хотел попасть в Афганистан, но потерял канал связи, а весной получил видеопослание от одного из "амиров", который пригласил его в "Имарат" (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла"). Он не колебался, но когда приехал, целый месяц присматривался, - а вдруг верны разговоры о том, что здесь все инспирировано и контролируется ФСБ, "моджахедами" движут корыстные интересы, а Умаров – самозванец? Однако нашел все эти обвинения ложными. И сам он тоже не заработал здесь никаких денег, и те, кто знал его, когда он жил в Москве, могут видеть, что на нем все те же старые штаны. Единственное, что он получил – это автомат и рюкзак, а все, что есть вокруг – деревья, горы и довольство Аллаха.

33-минутный ролик (2008 г.), в котором Саид Бурятский отвечает на критику и обвинения в его адрес после появления первых его Интернет-обращений. Среди прочего, "некоторые люди" упрекнули его за то, что он обратился к женщинам, призывая их в "джихад". Саида обвинили в незнании основ веры, поскольку Пророк этого не делал. Ответ на этот упрек интересен как пример изощренной риторики. Саид дает несколько вариантов ответа, с каждым разом уточняя и усиливая "ответный удар".

Он начинает с того, что сама по себе его личность мелка и недостойна, но попытки критиковать его связаны с желанием унизить всех "моджахедов" и поэтому заслуживают наказания по шариату. Потом он отвергает мнение о том, что призыв женщин в "джихад" связан с тем, что у боевиков не хватает людей. Далее он поясняет, что не призывал "сестер" подняться в горы с оружием, а призывал каждую помогать "джихаду", чем она может: материально, информацией или молитвой. Саид заявляет, что не имел времени разъяснить до конца смысл своего обращения, но даже если бы объяснил, в его словах искали бы какую-нибудь другую зацепку, чтобы в его лице унизить всех "моджахедов". Наконец, он в своем ученом стиле приводит целый ряд исторических примеров участия женщин-мусульманок в походах и сражениях.

В канву этого ответа вписано несколько других тем, в том числе рассказанные не без своеобразного юмора подробности военных акций и признание в том, что Саид сам лично не убил ни одного "мунафика", хотя и стрелял. Он удовлетворенно замечает, что критика в его адрес была реакцией "кафиров" на растущую популярность его предыдущих видеообращений. Поначалу его противники попытались никак не реагировать – сделать вид, что ничего не произошло. Но когда "Рамзан Владимирович Кафыров" и другие поняли, что волна интереса не спадает, они постарались его скомпрометировать.

По своему смыслу пропагандистские ролики Саида Бурятского – тоже яркие примеры языка вражды по отношению к не-мусульманам. Но не менее ярко их отличие от остальной пропагандистской продукции, произведенной на Северном Кавказе, в том числе от роликов Умарова и Астемирова. Кажется, впервые Саиду Бурятскому удалось привлечь и заинтересовать не только целевую аудиторию. Показательно, что, если имена Умарова, Астемирова и других лидеров боевиков в русскоязычном Интернете встречаются, как правило, в новостях, то о Саиде спорят на форумах и в блогах. Видеобращения "амиров" достаточно четко вписываются в наши представления об "образе врага" – чужого, агрессивного, непримиримого и готового вести войну до смерти или победы, тогда как Саид Бурятский – русский-бурят Александр Тихомиров, принявший ислам в ранней юности, - предстает, перефразируя известное выражение, как "моджахед с человеческим лицом". Прямолинейность, клишированность речи и логики традиционных пропагандистов явно рассчитаны на то, чтобы укрепить поддержку среди тех, кто и без того разделяет их точку зрения. Многослойность, нестандартность построений нового пропагандиста призвана найти отклик у более широкой аудитории.

По ряду свидетельств, среди самих моджахедов Саид Бурятский воспринимается неоднозначно. Бесспорно, его известность нельзя сравнить с авторитетностью таких фигур как Умаров и Астемиров. Но приглашение Саида на Кавказ и совместные выступления Умарова с ним говорят о желании руководителей вооруженного подполья расширять формы пропагандистского воздействия и за счет этого увеличивать аудиторию. Выдвижение Саида Бурятского свидетельствует также о поиске нового типа лидера в среде боевиков ⁴.

Сквозь кадр

Ролики боевиков обращены к мусульманам, прежде всего – жителям Северного Кавказа. И то, как конструируется адресат в обращениях лидеров боевиков, - будь то перелицовки мобилизационной пропаганды советско-геббельсовского образца, будь то более изощренные послания, предложенные Саидом Бурятским, - позволяет говорить и о той реальности, которая никак, казалось бы, в роликах не представлена: аудитории. Боевики, безусловно, хорошо ее знают, и уверены, что предлагаемое ими будет надлежащим образом воспринято в реальности. Подобно тому, как рекламные ролики товаров и услуг для того, чтобы быть эффективными, должны отражать в какой-то мере потребительскую ситуацию, так и пропагандистское видео боевиков "вписано" в реальный контекст ⁵. Иначе бы их массовое производство и потребление – и это касается не только России, но и многих других стран, в которых распространяется как эндемичная так и интернациональная пропагандистская видеопродукция террористов, – следовало бы признать пустой тратой времени и сил. Другое дело, что целенаправленное воздействие на аудиторию может придавать большее значение одним параметрам, деактуализируя другие. Но относительная длительность интернет-практик боевиков, разнообразие ассортимента, довольно высокая посещаемость ресурсов, с одной стороны, и стандартизация идеологического дискурса и визуального ряда, с другой стороны, свидетельствуют о том, что конструирование совершается не на пустом месте, а главное – что оно является далеко зашедшим процессом.

Не случайно один из лидеров боевиков в своем интернет-послании обращается к отдельным группам, участвующим и поддерживающим вооруженное подполье. Это знание не взято из головы. Очевидно, что оно почерпнуто из опыта существования вооруженного подполья, его взаимодействия с населением. Вместе с тем, в обращении, по сути, воспроизводится известное разделение на группы участников и сторонников вооруженного подполья (первая и вторая из далее названных категорий в ролике не разделяются): 1) собственно боевики, 2) те, кто повседневно не воюет, но может принять участие в военных действиях или в операциях, 3) мирное население, которое поддерживает боевиков материально – одеждой, пищей, информацией, 4) те, кто морально сочувствует (в данном случае участвует в "джихаде" молитвой) ⁶. Эти группы были типизированы исходя из истории существования военизированных подпольных и террористических организаций, укорененных в социальных сетях (наиболее очевидный пример – Северная Ирландия). И это сопоставление говорит о том, что связь между боевиками и частью населения на Северном Кавказе если еще и не стала симбиотичной, то приближается к этому состоянию.

Наличие значимой социальной базы поддержки, социальных сетей, связанных с вооруженным подпольем, в том или ином смысле ориентированных на него, – вот основной пласт реальности, который вычитывается из пропагандистских видеороликов боевиков. Вне этого контекста их производство и трансляция не имеют никакого смысла.

Для целевой аудитории представление лидерами боевиков себя в качестве альтернативного центра власти, несомненно присутствующее в кадре, отнюдь не кажется игрой и натяжкой. Перемешивая идеологию радикального исламского фундаментализма с моделями "правильных" жизненных стратегий в существующих на Северном Кавказе условиях и апеллируя к очевидным провалам государственной политики в регионе, боевики осознанно и целенаправленно мобилизуют социальную базу собственной поддержки, как это делает любая политическая сила, претендующая на власть. То есть виртуальные позиции лидеров боевиков корреспондируют с тем статусом, которое они занимают в реальном мире, пусть это относится только к какой-то части общества.

Невозможно также предположить, что в плотных социальных сетях родственно-клановых отношений, сохраняющих свое значение, несмотря на несомненные признаки слома традиционного уклада, каналы интернет-коммуникаций существуют на Северном Кавказе сами по себе – в отрыве от повседневных каналов обмена информацией от человека к человеку. А это значит, что виртуальные обращения дополняются реальными пропагандистскими акциями, передачей информации от человека к человеку, обсуждением ее в неформальных и формальных ("джамааты" – неофициальные общины сторонников "чистого Ислама") сообществах и предполагают обратную связь.

Таким образом, если в первом приближении производство видеопродукции боевиков как направленной на мобилизацию социальных сетей поддержки, можно объяснить практическими потребностями в восполнении людских и материальных ресурсов и получении информации, то, осмысливая ситуацию глубже, мы должны признать видеопропаганду боевиков частью долговременной стратегии, основывающейся, осознанно или нет, на методах завоевания социальной и культурной власти ⁷. Этот тезис подкрепляется тем соображением, что уже почти 20 лет на Северном Кавказе идут войны, происходят вооруженные конфликты, притом что власти не способны установить порядок и наладить экономику. За этот период, пройдя много стадий развития, вооруженное противостояние стало составной частью повседневной жизни, рутинизировалось. Расчет на то, что не только в краткосрочной, но и в среднесрочной перспективе ничего в принципе измениться не может, явно лежит в основе стратегии боевиков.

Хотя из роликов боевиков это не вычитывается, но их профетический пафос дает основание высказать предположение, что официально поддерживаемая в северокавказских республиках десекуляризация политики, культуры, социальных отношений (в данном случае – в форме умеренной исламизации), создает благоприятные условия для дальнейшего расширения социальной базы боевиков. Религиозные дебаты, которые должны вести с "ваххабитами" официальные священнослужители, юридические и пропагандистские определения неприемлемых для их последователей трактовок религиозных догматов Ислама усиливают общее дискурсивное поле, вне которого обращения боевиков теряли бы значительную часть своей силы.

После кадра

Несмотря на пилотный характер предпринятого нами анализа пропагандистской видеопродукции боевиков, мы надеемся, что он как минимум продемонстрировал перспективность исследовательской работы с этим источником данных о реальной ситуации в вооруженном подполье на Северном Кавказе. Разумеется, значительная часть информации о боевиках, которая попадает в СМИ, также берет начало в подобных источниках. Но персональная информация, сведения об изменениях в образе деятельности боевиков, разногласия в их рядах, споры о религиозной догматике и другие данные, которую используют журналисты, по сути, с большей или меньшей степенью критичности, лишь транслируется ими. Совершенно очевидно, что "Кавказ-центр" и другие информационные агентства боевиков действуют в данном случае как многие ангажированные агентства, - например, проправительственный ИТАР-ТАСС или оппозиционный "Собкор.ру". Однако трудно себе представить, что исследователи правительственной политики или деятельности радикальной оппозиции обращаются лишь к этим и подобным агентствам, предлагающим в числе прочего уникальную информацию. Существует возможность получения данных о деятельности государственных и оппозиционных структур из других источников: из документов, непосредственно от представителей этих структур, экспертов, связанных с ними ⁸. Ни одна из этих возможностей не реализуема в случае северокавказского вооруженного подполья. Вывод простой: необходимо вести работу с доступными источниками.

Конечно, это не означает абсолютную самоценность подобных источников. Перспективным представляется помещение полученных из них данных в сравнительный контекст (в настоящей статье элементы сопоставления используются лишь эпизодически): с одной стороны, кросснациональный, с другой стороны – связанный с наличием других самопрезентаций северокавказских боевиков (например, судебные показания), а также рассказов очевидцев вооруженных нападений и столкновений.

Главный содержательный вывод из нашего анализа и выдвигаемых на его основе гипотез также лежит в плоскости сопоставлений. Официальная пропагандистская картина, предлагаемая российской аудитории за пределами Северного Кавказа, основана на курсе на исключительно военно-силовое подавление северокавказского вооруженного подполья. В этой картине нет места "маркетинговым разработкам" боевиков, направленным на мобилизацию социальной поддержки, значение которой официальной пропагандой если не отрицается полностью, то, на наш взгляд, значительно преуменьшается. И соответствующий этой картине курс, по всей видимости, действительно не предполагает участия федеральных структур и их представителей на местах в том измерении борьбы, дополняющем измерение вооруженного противостояния, которое боевики эффективно используют – в мобилизации социальной поддержки. Так как уничтожить вооруженное подполье и тем самым разрушить мобилизационную машину боевиков силой не удается, то в политико-правовом поле решение проблемы остается недостижимым: сломать мобилизационную машину можно, лишь подходя к решению проблемы с другой стороны – со стороны социальных сетей поддержки боевиков, что в рамках нынешней государственной политики осуществимо лишь при использовании элементов стратегии геноцида. Признаком неформальной частичной реализации такой стратегии являются практики преследования, арестов, убийств без суда и следствия лиц, обвиняемых в причастности к религиозному экстремизму и вооруженному подполью, равно как и отказ властей от опровержения обвинений со стороны правозащитников в использовании подобных методов. Однако, вполне возможно, что процесс носит стихийный характер, и на подобные действия местных силовиков и представителей власти толкает желание мести, страх за собственную жизнь.

Но если власти знают о социальной укорененности вооруженного подполья, почему действуют неадекватно, используя "жесткую силу" вместо "мягкой"? Если не знают, то как тогда ведется агентурная и аналитическая работа?

P. S.

После того, как статья была сдана в редакцию, на одном из сайтов боевиков появилась серия из трех видероликов, которая заслуживает хотя бы краткой характеристики. Боевики показали подготовку теракта 17 августа 2009 года в Назрани, сам взрыв здания городского ОВД, в результате которого погибли 25 человек, а также выложили ролики с комментариями Саида Бурятского, который в первом ролике был объявлен погибшим в результате взрыва.

Информация в кадре по-прежнему ничего не добавляет к уже известным сведениям о деятельности боевиков. Бомба-бочка, наполненная обрезками арматуры; "Газель" как средство доставки бомбы, беспрепятственно проникающая в "лагерь противника"; "шахид", направляющий автомобиль на объект; съемка взрыва, ведущаяся из второго автомобиля боевиков, – все это стандартные элементы боевых операций вооруженного подполья.

Между кадрами мы снова получаем представление о способности пропагандистской машины боевиков адаптироваться к изменению ситуации. Это относится и к жанрово-сюжетным решениям, и к образному ряду.

В первом из роликов главный персонаж – Саид Бурятский - неожиданно предстает в роли "шахида", направляющегося в кузове "Газели" к месту теракта. Впервые этот лидер боевиков предстает как персонаж, явно охваченный с трудом сдерживаемыми сильными эмоциями. Порой образ на грани адекватности: расфокусированный взгляд, легкая невнятность речи, как бы обращенной к самому себе. Однако тут же может проступить прежний, хорошо освоенный облик главного пропагандиста боевиков нового типа, в котором продуманно сочетаются религиозное "сладкоголосие", уверенность в "правоте дела", теплые интонации по отношению к "своим", с одной стороны, и беспощадность и сарказм по отношению к противнику – с другой. Традиционный внешний антураж (знамя, Коран) отсутствуют, на месте главного символического военного атрибута – автомата Калашникова – вполне реальная бомба-бочка, в руках у Саида кусок арматуры (часть начинки бомбы). Впервые под обращение Саида подложены музыка и пение, что подготавливает кульминацию: на экране появляется текст, сообщающий, что Саид Абу Саад аль-Буряти лично осуществил подрыв ГОВД г. Назрань, уничтожив несколько десятков человек. Затем следуют кадры, снятые с одной точки: дорога перед зданием ГОВД, едущие машины, на территорию ГОВД въезжает "Газель", автоматные очереди, взрыв.

Налицо уникальное, как мы полагаем, смешение элементов различных жанров видеопропаганды боевиков (обращения к единомышленникам, отчета о проведенной боевой операции, проповеди), некоторый отход от минимализма и даже легкая "голливудизация" сюжета. Последнюю составляющую усиливает превращение этого ролика в мини-сериал. Спустя какое-то время в Интернете появились два ролика, в которых Саид Бурятский объясняет, что сообщение о его смерти – ошибка того, кто монтировал ролик. Человек, подорвавший здание милиции, не хотел показывать свое лицо, чтобы избежать преследований родственников, поэтому было решено снять обращение Саида, сидящего внутри "Газели", предназначенной для подрыва здания. Тот, кто выкладывал ролик, не знал об этом и решил, что шахидом стал сам Саид.

Мы можем только гадать, действительно ли произошла ошибка или мнимая смерть Саида Бурятского и последующее "воскрешение с объяснением" было специально придуманным пропагандистским трюком. Но очевидно, что даже если при создании первого ролика имела место техническая ошибка, в двух последующих она была превращена в сложнейший и довольно рискованный пропагандистский трюк по дальнейшей "раскрутке" Саида как одного из лидеров вооруженного подполья. В "портфолио" большинства лидеров боевиков присутствует ложное известие об их смерти. Несомненно, это способствует росту их известности и придает им квазимистический ореол. Риск в данном случае заключается в том, что весь этот эпизод может быть воспринят как сознательный обман, имеющий целью достичь вышеуказанного эффекта.

Однако сквозь кадр прочитывается – независимо от оценки намерений создателей мини-сериала – абсолютная уверенность Саида в том, что сторонники не усомнятся в его честности перед ними. Более того, находясь в довольно щекотливом положении, под подозрением в "геббельсовщине", он считает возможным выступить с призывом к "чужим" по отношению к "Имарату Кавказ" (деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла") изменить их позицию и перейти к его поддержке. В сочетании со словами о том, что существуют способы предупреждения населения о месте и времени проведения крупных терактов, такой призыв свидетельствует о поисках новых путей расширения социальной базы боевиков. В выступлении Саида не абстрактно, как в предыдущих его обращениях, а совершенно приземленно проводится линия, отделяющая просто (и пока еще, с точки зрения Саида) "чужих" от "муртадов и кафиров": нельзя находится в физическом смысле близко от них – это единственная гарантия непопадания в зону проведения боевой операции.

Таким образом, вычленяются три социальных сегмента, и становится понятнее актуальная стратегия боевиков "по работе с населением". Наряду с сетью поддержки боевиков, участники которой знают о месте и времени ударов боевиков (и не информирует об этом власть), существует зона "неопределившихся", не имеющих доступа к такой информации, но способных уберечься, соблюдая простое правило – держаться подальше от официальных зданий и лиц. Третий сегмент – это люди во власти и те, кто с ними связан деловыми и личными отношениями, являющиеся исключительными объектами атак.

Вооруженное подполье ведет борьбу за привлечение на свою сторону второго сегмента, что одновременно означает курс на все большую изоляцию большей части населения от власти. Естественно, от региона к региону, от территории к территории сегменты в количественном и качественном отношении варьируются. Но приходится признать, что довольно успешно сочетая позитивные и негативные стимулы к различным формам поддержки вооруженного подполья и фактически не встречая сопротивления в этом измерении вооруженного противостояния, боевики, увы, оказываются куда более умелыми "кукловодами", чем представители государства и местных властей.

2 марта 2010 года

Примечания:

1. "Имарат Кавказ" (Кавказский эмират, деятельность организации запрещена в России судом - прим. "Кавказского узла")), провозглашен 31 октября 2007 года лидером чеченских сепаратистов Доку Умаровым. Территориально распространяется на ряд северокавказский регионов – Дагестан, Чечню, Ингушетию, Северную Осетию, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию, Ставропольский край, объединяя при этом всех мусульман Северного Кавказа. Сам Доку Умаров сложил с себя полномочия главы ЧРИ, объявив себя "амиром" (главнокомандующим), а также единственной законной властью на территориях, где есть боевики.
2. Мягкий язык вражды дает отрицательную оценку какой-либо группе людей, но не призывает к агрессивным мерам, жесткий язык вражды призывает к агрессивным действиям против неугодной группы.
3. Джемаль Г. "Шейх Саид Бурятский как символ нового поколения в эпопее кавказской борьбы" // Контрудар. 2008. 20 июня.
4. Видеоролики являются главным источником актуальной информации о лидерах боевиков. В связи с особой ролью лидерства в Исламе и заметной трансформацией лидерства на Северном Кавказе то, какие данные о лидерах вооруженного подполья можно получить из видеозаписей с их участием, заслуживает отдельного анализа.
5. Здесь мы придерживаемся конструктивистского подхода, берущего начало в книге: Бергер П., Лукман Т. "Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания". М.: Медиум, 1995.
6. Малашенко А. См. например: "Исламская альтернатива и исламский проект". М.: Весь мир, 2006. С. 74-75.
7. Метод "молекулярного проникновения" умеренного Ислама в общество, возводимый авторами к грамшианской концепции гражданского общества, описан, к примеру, в сочинении: "Современные методы бесконфликтного распространения Исламского призыва в условиях России" / Руководитель проекта Р.Курахви // Ежеквартальный бюллетень Центра гуманитарных исследований. 2006. III квартал. Специальный выпуск.
8. Следует отметить, что журналисты могут в какой-то мере опираться еще на один источник, обращение к которому в исследовательской практике исключается (приравнивается к слухам и сплетням), - сведения, почерпнутые в неофициальном порядке, часто на условиях анонимности, от местных наблюдателей, которые "в курсе" всего происходящего в регионе.